Урочище Эстонско-Семёновское

 урочище  Добавить категорию

Моя малая родина. (История поселка Эстоно-Семёновка)

В десяти шагах от брода
На отлогом взгорье – дом,
В незапамятные годы
Ладно срубленный отцом.
Незатейливый, неброский,
Под стрехою вырезной.
Пахнут струганные доски
До сих пор смолой лесной.
Все вокруг давно знакомо,
Но нигде ни одного
Не найти мне в жизни дома
Краше дома моего
Отворил калитку ветер,
Над трубою вьется дым,
Этот дом – один на свете –
Называется родным.


В нескольких километрах от села Русско-Семеновка, среди поляны, заросшей густой травой, одиноко возвышается могучий дуб. Этот дуб когда-то жил и рос вместе с людьми, а теперь его окружают только остатки погребов да чудом выжившие кусты культурной малины. И в тихие летние вечера грустно нашептывают его листья песни о былых днях.Я часто бывала в этих местах, и каждый раз при виде заросших земель на душе становилось грустно, и виделись картины, на которых полные надежд на счастливое будущее трудились люди: работали в поле, на огородах, воспитывали детей, пели песни по гармонь и плясали…
И ведь так действительно было. Когда-то давно здесь был поселок под названием Эстоно-Семеновка. По воспоминания тех, кто живет сейчас в нашем селе, по публикациям 1989 года в районной газете «Ленинское знамя» мы узнали историю возникновения поселка Эстоно-Семеновки, историю его «жизни и смерти».
В 1907-1908 годах в Николаевскую губернию (так раньше называлась наша Новосибирская область) на целинные земли приехало много народа из разных краем страны, в том числе и из Эстонии. Радости и печали этих простых людей были тесно связаны с событиями, которые переживала наша страна.
В 1907 году 7 апреля по старому стилю выехали со двора мызы Клопица две тяжело груженные подводы. День был теплым и солнечным. Односельчане взглядами провожали семью, покидающую деревню.
За передней подводой шагал коренастый, немного сутуловатый, пылающий здоровьем и загаром мужчина. Ему было 49 лет. Возле него спешила красивая, молодая, лет двадцати женщина. За второй подводой шли двое ребят: старшему было 15 лет, а младшему – 11. На возу сидела девочка, лет девяти, вся заплаканная. Это была семья Густава Ильвеса. Молодая жена и дети от первого брака: Вольдемар, Мартын, Лидия.

Густав Ильвес родился в 1858 году в семье батрака в Северной Эстонии. С трех лет остался сиротой. Батрачил. А когда узнал, что в Сибири много свободной земли, подумал, что там, на свободной земле, можно стать самостоятельным хозяином.
Путешествие длилось около месяца. Лидия Керганд, дочь Густава Ильвеса вспоминает: «Новониколаевск больше походил на большую русскую деревню, чем на губернский город. Не сразу мы определились, куда ехать на поселение, документы долго ходили по чиновникам, получалось, что мы везде опоздали. Оставалась деревня, которую только-только начинали заселять. Это в ста двадцати верстах к востоку, называется Семеновка. По прибытии оказалось, что здесь нет ни одного дома, ни одного жителя. Деревня существовала лишь на губернских бумагах».
Место для первоначальной стоянки выбрали на берегу реки, где-то в районе расположения нынешней Русско-Семеновки. Развели костер на высоком берегу реки, повесили котелок… Долго сидели у костра, строили планы будущей жизни. У людей было благостное состояние: наконец-то закончились их муки, они приехали домой. Первозданная сибирская природа была почти не тронута человеком. Вода в реке была кристально чистой.
Семья Густава Ильвеса прибыла на место своего жительства в первый день Троицы. После праздника прибыла семья Ванников. Вырытая в берегу реки землянка приняла первых своих переселенцев. Уже на второй день после приезда стали обрабатывать землю. На третий день посадили картошку. После этого сразу же стали обрабатывать целину под пары. К зиме купил Густав небольшой амбар, и получился домик из одной комнаты. Сложил его в 4-х верстах от землянки, на берегу небольшого ручья (там потом стоял хутор Вебера Михкеля). Поставили баньку. Позже на это же место перебралась семья Ванников. В долгие зимние вечера коротали время за игрой в шашки. Артур Керганд в своей документальной повести пишет: «Отец сам смастерил пешки и доску. Это было хорощее времяпровождение в длинные зимние вечера».Так начиналась история Эстоновки.

Первый год прошел, естественно, очень тяжело: надо было поставить временное жилье, заготовить на зиму дров, корм скоту. Погода благоприятствовала поселенцам: было много непривычно для прибалтийцев солнечных, жарких дней. Скошенная вручную трава сохла быстро. Заготавливали много ягод: смородину, клубнику, черемуху, калину. Осень оказалась богата грибами. Дети трудились рядом со взрослыми: на сенокосе, валке леса, плотницкой работе…Но не все было радостно и безоблачно. Зимой на хутор несколько раз нападали волки, поранили жеребенка, потом задрали лошадь.

Весной прибыли новые семьи: Иосиф Керганд со взрослыми дочерьми Лине и Роози, сыновьями-подростками Эдуардом и Александром, старик Кепс с сыном Иосифом, старик Бекман со взрослым сыном Михкелем и дочерью Идой, Даниель Лепмансон, средних лет мужчина. Жили все лето в шалашах, сделанных из соломы, которую брали на брошенных полях у сурковской границы.
Летом прибыли еще четыре семьи: Вебер, Соотс, Таль, Таах.

Весной 1909 года поселок вырос еще на десяток семей: Муру, Вальтин, Куйк, Сарапу, Сирель, Карстен, Калс, Микит, Соосаар, Пиирман. Позже появились новые переселенцы и в деревне стало около тридцати семей. В первые два года, когда земля еще не была разделена, люди обрабатывали ее, где хотели, наперебой захватывая лучшие куски. Густав Ильвес был выбран старостой. Он просто приходил иногда в отчаянье, разбирая ссоры между односельчанами. Бывшим малограмотным батракам стало тесно около большого куска земли. Впоследствии землю разделили на хутора. Семье Ванника, например, достался участок в пятьдесят с лишним гектаров. Условия для развития хозяйства были благоприятные.
С раннего утра и до поздней ночи стучали топоры, возводились постройки уже капитальные. Вся деревня была как одна большая строительная площадка. Труд радовал и вселял надежду на будущую светлую жизнь. По вечерам слышались звуки гармошки и гуслей. Пели, танцевали, между юношами и девушками зарождались чувства. Юхану Ваннику понравилась старшая дочь Керганда Лине. Сыграли свадьбу. Юхан был мастером на все руки: пахал землю, валил лес, выковывал в кузнице лемех на плуг. Сибирь оплачивала тяжелейший труд щедро. С каждым годом полнились закрома амбаров, росло поголовье домашнего скота. Царское правительство скупало зерно. За зиму вывозили по 60 – 65 тонн зерна. Везли в Болотное, где государственный чиновник взвешивал зерно и сразу же расплачивался. Другая зимняя работа – обработка льна. Все делалось вручную. Осенью собирали лен с полей, отделяли семенные коробочки, отмачивали тресту в специальных ямах, потом расстилали на жнивье или на покосе, вновь собирали в снопы и вывозили на склад. Зимой пропускали лен через фальцевальную машину, деревянной трепалкой отбивали кострику, прочесывали через редкую, а потом частую стальную драчку. Готовое волокно свертывали в пучки. Часть волокна продавали, часть оставляли для себя. Долгими зимними вечерами в каждом доме при свете пятилинейных керосиновых ламп обязательно жужжала прялка или стучал ткацкий станок, занимающий добрую половину комнаты. Пряли льняную или шерстяную пряжу, ткали из нее полотно. После некоторой обработки шили верхнюю и нижнюю одежду для всей семьи. Из льна – нательное и пастельное белье, рабочую одежду мужчинам, портянки, мешки, полотенца и многое другое. Из льна же делали веревки, вожжи, постромки. Из крашенных шерстяных ниток ткали одеяла с разноцветными полосами, вязали рукавицы, носки, джемпера. Из черных или серых шерстяных ниток ткали полотно для верхней одежды. Из дубленной кожи шили удобные и легкие поршни для полевых работ, иногда из этой же кожи заказывали у сапожника сапоги. Из дубленной овчины шили шубы, тулупы, рукавицы, шапки, жилеты и даже для мужчин на зиму брюки.

Бывшие батраки быстро приспособились к суровому сибирскому климату, работы они не боялись и вскоре зажили крепко. Поля давали обильный урожай, от продажи скота был хороший доход. Стали приобретать сельхозтехнику на четыре-пять дворов. С помощью техники хозяйство у переселенцев стало развиваться быстрее, чем у коренных жителей.
Юхан Ванник приобрел в деревне под Томском полуразвалившуюся мельницу, восстановил, стал молоть зерно. Пришел 1917 год. Крестьяне, даже зажиточные, ожидали и приветствовали новую власть. Юхан Ванник тоже считал себя представителем трудового народа, чьи интересы эта власть и должна защищать.

Но в 1919 году у него конфисковали мельницу. Он жил в Томске, потом в Тогучине, возглавлял отдел строительства при Тогучинском райисполкоме, работал учителем труда в средней школе. Но в 1938 году его арестовали, обвинив в измене родине, и расстреляли. В 1956 году он был посмертно реабилитирован. Его отец умер в 1919 году. А хозяйство, которое продолжали вести мать и сыновья, признали кулацким и обложили непомерно высоким налогом, что привело буквально к разорению. Имущество подлежало конфискации. Так закончилась жизнь переселенцев – батраков Ванников после 22 лет самоотверженного труда.

Подобные судьбы были и у многих переселенцев. Михкель Бах, опытный, знающий свое дело строитель, искусный плотник, с трудом наладивший жизнь в Сибири для своей семьи, после 1917 года недолго прожил в Сибири. Его дочь, Магдалена Соотс вспоминала: «В Сибири господствовал Колчак, в наших краях – его подручный Галаган. Перед отступлением белые казнили в волостном центре Гутово, где я тогда училась, 87 человек.
Когда пришли красные, казненных перенесли в братскую могилу. Когда в Сибири установилась советская власть, порядки стали меняться. Отцу приказали с молотилкой идти в русские деревни молотить хлеб. Он как раз был болен. Тогда молотилку взяли самовольно. Пока не разломали, молотили на ней. Затем отца известили, пусть приедет за машиной и заберет ее. У отца даже слезы были в глазах, когда он это узнал.Жизнь усложнялась с каждым днем. Стали распространяться слухи о своеволии властей, все это создавало какую-то неуверенность в завтрашнем дне. Отец не выдержал и решил, во что бы то ни стало вернуться в Эстонию. Нам помогли в эстонском консульстве, которое находилось тогда в Новосибирске».

19 февраля 1930 года в Эстоно-Семеновке создали колхоз «Уус-Элу» («Новая жизнь»). Первым председателем был Александр Иосифович Керганд (ныне в поселке Русско-Семеновке живет его сын Франц Александрович Керганд, ему сейчас 74 года). В первые месяцы платили за работу не по выработанным трудодням, а на каждого члена семьи (включая детей) давали по пуду муки в месяц. Но вскоре такой метод оплаты запретили. В 1932-1933 годах наступил голод. Особенно тяжело переживали нехватку хлеба многодетные семьи. В довершении всего в 1938 году многих мужчин арестовали.

В первый же день войны ушли на фронт 18 мужчин. Всего же на фронте оказалось сорок жителей Эстоно-Семеновке: тринадцать – убиты, столько же умерли от ран. В годы войны председателем был Рожков Степан. Власти издали приказ: всем хуторянам переселиться в колхозную деревню. На колхозные трудодни получали очень мало. Зерно с колхозных амбаров вывозили все на хранение в районный элеватор. Весной, когда с полей начинал сходить снег, ребятишки шли собирать колоски, упавшие осенью во время уборки. Когда подрастала крапива, лебеда, они тоже шли в пищу. А. Керганд был председателем до 1942 года, а потом его призвали в действующую армию. Закончил школу снайперов, так как было очень хорошее зрение. Вместе с ним были еще два земляка. Домой он прислал только одно письмо с фронта. В 1943 году А. Франц погиб в боях под Великими Луками.
Следующим председателем колхоза была Поттер Лиза Ивановна. А в 1943 году председателем стал Рожков Степан Алексеевич и был до объединения с Русско-Семеновкой.

После войны пришел новый приказ: объединить маленькие колхозы в более крупные хозяйства. Наш колхоз ликвидировали. Большинство колхозников разъехались кто куда, лишь малая часть семей переселилась в Русско-Семеновку.Первая школа находилась на хуторе Гюссона. Когда хутора объединили в одну деревню, поставили и школу на южном крае деревни. Это было перед войной. Первым учителем был Алексей Абрамович, по воспоминаниям Ф.А. Керганда, он был строгим учителем. Далее в школе работал Яско Александр Васильевич. Когда ученик получал пятерку, он разрешал ему слушать радио через наушники, и все ребята стремились получить такую награду. В одно время учителем работал Эдуард Керганд, сын которого много позже загорелся желанием восстановить историю своего родного поселка.


Много сложных перипетий выпало на долю поселка, просуществовавшего 70 лет. Но бывшие жители Эстоно-Семеновки оставили память о своем поселке: Артур Эдуардович Керганд в Эстонии издал документальную повесть о далеком сибирском поселке Эстоно-Семеновке, куда включил воспоминания односельчан; на месте бывшей Эстоно-Семеновки теперь стоит обелиск, воздвигнутый на средства тех, чьей родиной стала Сибирь. Инициаторами были братья и сестры Керганд. Многие семьи эстонцев и русских откликнулись на эту инициативу: присылали свои воспоминания, фотографии, денежные переводы. Обелиск представляет из себя пирамиду, на одной грани которой написаны имена первооснователей поселка, на другой – невинно репрессированных, на третьей тех, кто погиб в годы Великой Отечественной войны, защищая родину.

Сейчас в Русско-Семеновке проживает четыре эстонских семьи, потомков тех первых поселенцев. Все они добросовестно трудились, хранили память о своих предках. Франц Александрович Керганд, сын первого председателя эстонского колхоза, в 1948 году закончил курсы трактористов в Ояше, после двух лет работы стал бригадиром молодежной бригады. За свой труд имеет множество грамот, награжден медалью «За трудовую доблесть», дважды являлся участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. В 2008 году отметил 60-летие совместной жизни с женой Лизой.

Много лет уже прошло с тех пор. От Эстоновки остался только пруд, кладбище да памятник. Но и этого достаточно, чтобы память о поселке, о людях еще жила. По традиции каждый год седьмого июля эстонцы с разных мест приезжают к памятнику, чтобы помянуть своих предков.
Возможно придет время, когда не станет и поселка, который является моей родиной, Русско-Семеновки. Хозяйство, жившее на этой земле, прекратило свое существование, теперь у нас небольшое акционерное общество, магазин – частный, школа прекратила свое существование в этом году. Многие жители поселка ездят на работу в Тогучин, Новосибирск, Томск… Мне хочется, чтобы мои дети, внуки не выросли равнодушными, а так же берегли в своей душе память о своих предках, память о своих корнях…

Сад пылает белым цветом,
Вдаль уходит колея,
Время, время… В доме этом
Начиналась жизнь моя.

Здесь, быть может, в час заката,
Может быть, в рассветный час
Голос матери когда-то
Я услышал первый раз.

Здесь, у низкого порога,
Где осел дверной косяк,
Началась моя дорога,
Здесь я сделал первый шаг.


(По материалам публикаций из районной газеты «Ленинское знамя» Артура Керганда за 1989 год, статьи М. Шичкина «Вечная как сама жизнь», воспоминаний Ф.А. Керганда, А. Ильвес, фотографий из личного архива М.А. Фрейберг, Ф. Керганда, фотографий с празднования 100-летия со дня основания поселка корреспондента М. Грасмик.)